СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ПРОТОИЕРЕЯ АЛЕКСЕЯ РУСИНА
«За зло своё нечестивый будет отвергнут, а праведный и при смерти своей имеет надежду»
(Ветхий завет)
Не приходи сегодня,
смерть, впустую –
не приноси
в холодный дом
хлопот:
на тонкий лёд
я босиком вступаю,
дитя земли… и всех
людских забот!
А жизнь моя –
натянутой струною:
всё уместилось
в стенах трёх палат!
Свечой алтарной
тихо догораю –
Его слуга и всем
живущим брат.
Вздохнуло поле
поздней бороздою,
где ранний снег
закружит и падёт…
А я иду дорогою
другою
под яркий свет
и тихий
всплеск лампад.
Я жизнь свою
всегда сверял
с тобою –
сквозь бремя жизни
и людских преград:
чтобы ладонь твою
омыть своей слезою,
и за тобой вступить
в небесный
дивный сад…
*
Как хрупка человеческая жизнь.
То памятное знакомство произошло лет тридцать назад (время неумолимо !). Мы тогда как раз только купили убыточный совхоз «Ивашкова». Одна из наших агрономов спросила меня:
– А вы в бога верите?
Не помню, что я тогда ответил, но она взяла меня за руку и повела в центр села, где возвышался огромный храм. Я тогда ещё не знал, что передо мной архитектурный шедевр Константина Тона, автора проекта Храма Христа Спасителя. Это уже потом я удивлялся: настолько эти два шедевра схожи!
Храм поразил меня своими размерами… и полной разрухой! Алтарь представлял из себя жалкое зрелище, а в самом храме пахло затхлостью и навозом. Не так давно в храме располагался склад или ещё что-то подобное.
В пустых окнах у купола гнездились голуби. Я стоял, завороженный огромностью и красотой строения. Каждый шаг эхом отзывался где-то высоко в сводах. Я не сразу заметил краснолицего молодого человека, что в рабочей спецовке и с рубанком в руках строгал что-то на верстаке, размещавшемся тут же, в храме.
– А вот наш батюшка Алексей! – представила меня агрономша.
Батюшка выглядел совсем ещё молодо. Чувствовалось, что он немного смущается своего «рабочего» вида.
– Он у нас мастер на все руки: всё сам, своими руками восстанавливает! Работает день и ночь, день и ночь! – тараторила агрономша.
Батюшка пожал мне руку, и я почувствовал крепкую сильную ладонь, что легко владеет и рубанком, и топором.
– Он у нас афганец, на войне воевал. И вот стал батюшкой! – всё не унималась женщина, всё больше и больше вгоняя отца Алексея в краску.
– Я схожу переоденусь, а то неудобно… – только и промолвил батюшка.
Ждать нам пришлось недолго, через минуту он вернулся – уже какой-то внутренне собранный, в подряснике и с крестом.
Меня с первых минут знакомство поразили его большие светлые глаза. Он был удивительно красив – такой здоровой русской богатырской красотою. Помню, он удивительно смущался, и покраснел.
Мы долго ходили по храму: он рассказывал, что пока в деревне в церковь ходят всего шесть человек. И что он только ещё начинает организовывать церковную жизнь. Но актив уже сложился, и по выходным люди помогают очищать храм от мусора. А ещё приходят с просьбами: крестить новорождённых, или поговорить с мужиками, чтобы не пили так сильно. Ну и всё такое…
Потом он познакомил меня с матушкой, скромной молодой женщиной, пригласившей нас перекусить «чем бог послал». Так незаметно мы стали общаться, я помогал деньгами (хотя, помню, и не такие уж большие пожертвования!).
Всего не расскажешь, но случались эпизоды, что можно с полным правом назвать «литературными». В те девяностые годы в Шаховском районе объявился ещё один священник, недавно вернувшийся из мест лишения свободы. Вокруг него группировались странные личности, больше похожие на провинциальных рэкетиров.
Батюшка-самозванец часто в компании девиц сомнительного поведения пьянствовал в посёлке Раменье. Когда в первый раз увидел данного «церковного деятеля» – в наколках с ног до головы! – сначала даже и не поверил, что такое «существо» может носить рясу. И при этом – так напиваться!
Так вот… Один из доходов Алексея и его матушки стала продажа на рынке Шаховского района иконок и всякой церковной утвари. Все деньги отец Алексей пускал на реставрацию Ивашковского храма. Но «прохиндей-уголовник» со своей ватагой попытался с Алексея вымогать деньги: требовал уплаты дани «за торговлю». К тому же рэкет распространялся не только на дела церковные!
А меня как раз только-только избрали главой Лотошинского района. Пришлось вмешаться… Власть применить. Но до сих пор не понимаю: как такой человек мог получить сан? Хотя, справедливости ради, сана его вскоре лишили. И из Шаховской изгнали…
Отца Алексея очень ценил Владыка Питирим – за усердие и трудолюбие.
«Самый главный человек в церкви – сельский священник: он и выслушает, и исповедует, и в последний путь проводит. Не на иерархах стоит православие, а на сельском священнике! Именно он – опора и оплот веры!» Это слова Владыки, а он очень хорошо знал Россию!
Потом мы с отцом Алексеем встречались в храме Христа Спасителя, когда пасхальную службу вёл Святейший Патриарх Кирилл. И ещё когда Святейший Патриарх приезжал в Иосифо-Волоцкий монастырь (что находится под Волоколамском).
Я увидел совсем другого батюшку Алексея – умного и мудрого проповедника, служившего благочинным Шаховского района. И уже мыслящего – как крупный церковный деятель! Но глаза так и остались добрыми и лучезарными, как в ту далёкую нашу первую встречу…
Светлая память, отец Алексей!
— С Божьей помощью возвратилась — сказал Алексей.
Мы вышли в сад.
— Вот там за ульями могилы дедушки и бабушки академиков Вавиловых, — показал он и добавил — Со временем надгробия восстановим.
Не знаю, успел ли…
Знаю, что он многое успел. И это останется. Как останется память.
Святость была видна в нем издалека. В осанке. В блеске глаз. В голосе…